Могила в подарок - Страница 105

105

– Так ты пришел посмотреть на меня? – удивился я. – Ну, смотри. Кстати, – я похлопал себя по лбу, – тут у меня есть кой-чего, что я с удовольствием тебе покажу.

Жюстина улыбнулась и покачала головой.

– Слишком много сил, слишком мало толка. Даже не преступая порога, овладение разумом, слабым как ребенок, требует слишком больших усилий. Усилий, – добавила она, – которые стали возможными исключительно благодаря гранту Фонда Души Гарри Дрездена.

Я оскалился.

– Оставь девушку в покое.

– О, но она же вполне ничего, – возразил Кравос. – И ей так гораздо приятнее. Она же мухи не обидит, видишь? И себя тоже. Обуревающие ее противоречивые эмоции не позволяют ей действовать. За это ее так любили Белые. Они ведь питаются эмоциями, а у этой милой крошки их просто залейся, – тело Жюстины вздрогнуло, и она соблазнительно выгнулась. – Знаешь, это, оказывается здорово возбуждает. Я имею в виду безумие.

– Не знаю, не знаю, – сказал я. – Послушай, биться так биться. А нет – так сгинь. Мне еще много чего надо сделать.

– Я знаю, – сказала Жюстина. – Ты занят – умираешь от какого-то яда. Вампиры пытались присосаться к тебе, но первым же, кто попробовал, сделалось худо, так что они тебя, можно сказать, почти не тронули. Бьянка рвет и мечет. Она так надеялась, что ты кончишь свою жизнь как пища для нее и ее новых деток.

– Срам-то какой.

– Ну же, Дрезден. Мы с тобой из Мудрейших. Мы оба знаем, что ты не хочешь умирать от рук низших.

– Я, может, и имею какое-то отношение к мудрейшим, – возразил я. – Ты, Кравос, не более чем второсортный смутьян. На нашем, чародейском поле ты случайная букашка; даже то, что тебе удалось прожить так долго, не убившись, само по себе можно считать чудом.

Жюстина зарычала и бросилась на меня. Одной рукой она прижала меня к двери, и мне в голову пришла мысль, что с ее нынешней сверхъестественной силой она запросто проткнула бы меня этой рукой насквозь.

– Такой самонадеянный, – прошипела она. – Всегда уверен, что прав. Что ты самый главный. Что у тебя вся власть и ответы на все вопросы.

Я поморщился. Боль снова пронзила мой желудок, и внезапно все мысли мои были только о том, чтобы не закричать.

– Что ж, Дрезден. Ты труп. Ты уже приговорен к смерти. Ты помрешь в ближайшие несколько часов. А если и нет, если ты переживешь то, что они тебе уготовили, тебя убьет яд – медленно и верно. А еще до того ты уснешь. На этот раз Бьянка меня не остановит. Ты уснешь, и я приду. Я приду в твои сны и сделаю твои последние мгновения на земле кошмаром, который будет тянуться годы, – она придвинулась ко мне, привстала на цыпочки и плюнула мне в лицо. Потом из глаз Жюстины разом отхлынула кровь, и голова ее бессильно упала вперед – так лошадь, изо всех сил натягивавшая узду, теряет равновесие, когда та лопается.

Я честно постарался удержать ее. Мы упали на пол вдвоем, слишком слабые, чтобы шевелиться. Жюстина плакала. Она плакала жалобно как маленький ребенок, почти беззвучно.

– Простите, – всхлипнула она. – Простите. Я хотела помочь. Но столько всего мешает... Мысли путаются...

– Ш-шш, – только и сказал я. Я попробовал погладить ее волосы, успокоить, прежде чем она снова возбудится. – Все будет хорошо.

– Мы умрем, – прошептала она. – Я никогда больше его не увижу.

Она поплакала еще немного, а тошнота и боль в животе все усиливались. Свет сквозь щели у косяка не менялся, так что я не знал, день или ночь стоит на улице. Или того, живы ли еще Томас и Майкл, чтобы прийти мне на помощь. Если они погибли, и погибли по моей вине, я никогда не смог бы жить с мыслью об этом.

Я решил, что сейчас все-таки ночь. Самая глухая, самая темная ночь. Никакое другое время суток не вязалось бы с тем говеным положением, в котором я оказался.

Я опустил голову на затылок Жюстины, и она, наконец, стихла, словно уснула, выплакавшись. Я закрыл глаза и попытался придумать мало-мальски приемлемый план. Только ничего не выходило. Ни-че-го. Конец всему.

Что-то пошевелилось в темном углу, где было свалено тряпье.

Мы оба разом подняли взгляд. Я попытался высвободиться от Жюстина, но она удержала меня.

– Не надо. Не ходите туда.

– Почему? – спросил я.

– Вам это не понравится.

Я покосился на девушку. Потом с трудом встал и, шатаясь, побрел в угол с тряпьем. За отсутствием другого оружия я сжал в руке полотенце.

Кто-то лежал в тряпье. Кто-то в белой блузке, темной юбке и красной шапочке.

– Звезды милосердные, – выдохнул я. – Сьюзен!

Она слабо застонала и с трудом открыла глаза. Я рухнул на колени рядом с ней и откинул в сторону тряпки.

– Блин-тарарам, Сьюзен, только не пытайся сесть. Не шевелись. Дай мне посмотреть, все ли у тебя цело, ладно?

Я наскоро ощупал ее. Руки и ноги были на месте, ничего не кровоточило, но кожа вся горела от сильного жара.

– Голова кружится, – произнесла она. – Пить хочу.

– У тебя температура. Ты можешь перекатиться ко мне лицом?

– Свет. Режет глаза.

– Мне тоже, когда я проснулся. Это пройдет.

– Не надо, – прошептала Жюстина. Она сидела на корточках, медленно покачиваясь вперед-назад. – Вам это не понравится. Совсем не понравится.

Я оглянулся на Жюстину, а когда снова посмотрел на Сьюзен, та уже повернулась лицом ко мне. Лицо ее казалось утомленным, расстроенным. Она зажмурилась на свет и подняла смуглую руку, чтобы прикрыть глаза.

Я перехватил ее руку и внимательно посмотрел на нее.

Глаза ее были черными. Совершенно черными. Черными, чернее ночи, без белков, которые выдали бы в ней человека. Сердце мое, подпрыгнув, застряло у меня в горле, а все вокруг завращалось еще быстрее.

105